Интервью: GAnna YAROSHENKO, International Art Educator. Art Tutor International
Фото: GAnna YAROSHENKO и из архива МУХИТА ДУЛУ

Фото: GAnna Yaroshenko

 

– Готовясь к интервью, я продумала, с чего именно мы начнем разговор, но мои планы рассыпались, когда я зашла в эту мастерскую.

– То есть это случилось только что...

 

– Да, это случилось только что, и вижу, что не зря напросилась в гости. Я подозревала, что будет интересно, но настолько... Увидеть мастерскую, которая поражает, я не ожидала... Придется начать с другого. Расскажите, чье это рабочее пространство, и кто здесь работает.

– Пространство это общее. Здесь работает моя семья: бабушка, мама, брат, сестра и я. Это наш костяк. Каждый занял место, где ему удобнее находиться. И каждый может поменять это место. Дедушка в городе. Он часто приезжал, много помогал. Студия обосновалась во многом благодаря его стараниям. Мы живем здесь уже 12 лет и первые 4 года активно строили эту студии. Потом постепенно обустраивали ее пространство.

Мама всегда мечтала о частном доме за городом, где больше места, где природа. А дед это поощрял. Художнику требуется пространство, чтобы реализовывать идеи. Быт и теснота – это тяжело. За городом работа компенсируется большим количеством свободы. В городе нельзя просто взять инструменты и начать что-то строить. Даже среди бела дня. Потому что обязательно какие-нибудь соседи будут недовольны...

Фото: GAnna Yaroshenko

 

– То есть здесь обстановка благоприятствует творчеству и можно пробовать все что угодно?

– Да. Хоть в три часа ночи можно выйти с углорезкой и работать. И никто ничего не скажет. Потому что здесь все так живут.

 

– Но такой дом требует ухода. А для творчества, для рождения креативных идей также нужно не только пространство, но и время. Как сочетается содержание такой студии с работой?

– Одно не мешает другому. Все сливается в единое целое: жизнь, работа, содержание дома – все становится творчеством. Прежде мое понимание художника было такое: художник это тот, кто пишет картины. А здесь я понял, что творческий потенциал реализуется не только в написании картин. Стройка, покраска стен, ручная работа над мебелью, посадки в огороде... Все это и есть одно большое творчество. И даже в более чистом виде, чем написание картин.

Пикассо говорил, что «искусство – это обман», имея в виду, что результат творчества не обусловлен только холстами. Творчество – это натура человека, и оно должно выражаться абсолютно во всех видах деятельности. Жизнь за городом помогает это понять.

Фото: GAnna Yaroshenko

 

– В этой обстановке Ваши слова звучат особенно убедительно. Убеждает сама атмосфера этого места. Однако в этой студии работает много людей. Вы дружная семья. Вы делите одно, хотя и очень большое пространство. При этом, у каждого – свой стиль, свое видение. Как в таких условиях каждому удается сохранить индивидуальность?

– Каждый из нас обладает собственным видением. Нам повезло, что так есть и так сложилось. У каждого есть умение видеть свою четкую картинку. Конечно дети, и я в свое время, не имели большого опыта и заимствовали что-то друг у друга, чтобы в будущем это разрабатывать. Эти пробы поощрялись и поддерживались. Дед часто предлагал взять деталь из его работы и поработать над ней. Из этого могла получиться своя, уникальная вещь. Мы, как семья, заинтересованы, чтобы каждый из нас сделал что-то свое, интересное. Мы как один большой организм, и части его взаимодействуют.

 

– Ваш стиль вырабатывался постепенно?

– Да, конечно. И в основе его не только мои собственные находки, но и членов моей семьи. И в творчестве мамы и бабушки я искал то ядро, которое мне понравится, чтобы взять его за основу.

 

– Кроме семьи кто еще были Ваши учителя?

– А это как раз из области моих собственных находок. Я не могу назвать самых любимых художников, потому что каждый из них что-то подсказал мне.

Серьезное художественное образование я стал получать в школьные годы, когда осознал, что техника моего рисунка нуждается в серьезной доработке. Это было внутреннее чутье, которое двигало мой рост. Тогда мне попались комиксы про супергероев. Они меня привлекли тем, как это нарисовано. А нарисовано это было очень хорошо. Там мастерски показана анатомия человека, ракурсы. Какое-то время я учился этому. Позже появились серьезные художники. Один из них – Обри Бердслей. Мама подарила мне на день рождения альбом с его работами. Это был новый, запредельный уровень. Бердслей упал метеоритом и разломал разом все мои шаблоны.

Граффити на стене филиала Общественного фонда Академии художеств РК

 

– А как совмещалась его графическая пластика с вашей жесткой манерой рисунка?

– Я в то время чувствовал кризис жанра. Мне было 14 лет... Я не мог придумать, как делать что-то другое. Родители советовали искать, смотреть, как работают другие графики. Поэтому и дали книги и Бердслея, и Пикассо, и Дюрера. Это была графика, но разные стили. И это было то, что нужно.

Мне было важно в то время реализовать свои идеи, замыслы. Я искал, как сделать так, чтобы мне нравилось, чтобы рисунок передавал то, что хочу передать я. Нужно было знание техники, наработка мастерства.

 

– А художественная школа? Она ничего не давала в смысле поиска своего стиля?

– Ну это не было очень серьезно. Академический рисунок, пропорции фигуры. Просто помогало. Дисциплинировало. Но вообще меня тянуло на какой-то беспредел, бунт.

 

– А как учителя реагировали на это?

– А они не знали. Я сдавал работы, как положено. Все остальное было за пределами школы.

Граффити на стене филиала Общественного фонда Академии художеств РК

 

– Со стороны родителей была просто поддержка или профессиональна критика тоже?

– Да, было много профессиональных комментариев. Иногда говорили: «Ну это совсем по-детски, это несерьезно, ты можешь лучше».

 

– Я с Вами познакомилась в Астане, в 2014 году. Собственно, с этого я и предполагала начать нашу беседу. Вы выставили свои работы в галерее «Хас Санат». Это была графика. Этническая графика. И было видно, что это культурное наследие Казахстана в очень интересной, творческой, современной переработке. При этом работы несли выразительный стиль художника. Что это был за этап в вашей жизни?

– Примерно с 2007 до 2010 года я закладывал фундамент своего узнаваемого стиля. Хотя тогда я этого не осознавал.

По совету деда и мамы я обратил внимание на золото скифов. Они предложили с этим поработать. Меня очень привлекла форма, пластика звериного стиля. Он уникален. Я сразу увидел в этом огромный кладезь идей и реализовал несколько работ на тему скифского золота. На основе этих работ сувенирная компания «Empire» сделала посуду. А те работы, что вы видели на выставке, были неким продолжением темы, но уже с новым опытом и с новым уровнем мастерства.

 

– В студии я вижу работы Вашей мамы, сестры... Их много. И очень много цвета. В их работах цвет очевидно первичен и остается главенствующим. Как Вам удалось не попасть в плен цвета?

– Мне кажется, это случилось в порядке исключения. В семье цветовиков должен быть формист. Для меня всегда первичной была форма. Цвет был вторичен. Если у забавного персонажа были неоправданные формы, то я не видел цвета, мне не нравилась форма. А если персонаж был круто нарисован, с точеными, идеальными формами, то мне был безразличен его цвет. Я никогда не углублялся в понятие цвета, его оттенков, градаций. Я видел только форму. Эта заточенность на форму и привела к тому, что к цвету я пришел намного позже. Но и сейчас, когда я работаю с цветом, он идет только в поддержку формы.

 

– А в чем кайф огромного размера стены?

– Я могу предположить, что большие размеры и формы многим нравятся потому, что это престижно. Это круто, если тебе выпала возможность свою работу оставить на стене. Делаешь себе имя... Ну и удовольствие, восторг – работа на стене, и все видят.

Мне кайф от большой работы в том, что она большая. Я никогда не видел свою работу в таком огромном размере. И то, что ты собственноручно нарисовал каждый сантиметр... Это сносит крышу...

Когда мы закончили наш первый мурал, у меня было чувство: «Почему нельзя забрать домой? Я же так старался, делал работу». А ее нельзя забрать. Она теперь принадлежит городу.

Работа над муралом «Кобыз». 2019

 

– Хотелось унести?

– Хотелось. Потом подумал, ну мы же так договорились, что ж теперь сделаешь. Так надо.

 

– Как преодолевается страх высоты?

 – Он довольно быстро проходит. Фокус внимания смещен на выполнение работы. И тело привыкает к обстоятельствам.

 

                  

Мурал «Кобыз». 2019. Алматы

 

– Какие самые большие технические сложности при работе над муралами?

– Самое сложное – это разметить рисунок. Нанести его пропорционально точно.

 

– И какие для этого используются приемы?

– Есть разные подходы. Самый точный и самый трудоемкий, когда стену разлиновывают по квадратам, и эскиз на бумаге тоже разлинован по квадратам. Потом рисунок каждого квадрата соответственно переносится с эскиза на стену.

Второй вариант – нанесения рисунка с помощью проектора. Но там есть нюансы. Проектор надо установить точно напротив стены. Если стена высокая и проектор бьет снизу, то будет искажение рисунка. В этом случае можно схитрить и в компьютерной программе исказить рисунок, чтобы при проецировании на стену искажение его выровняло. Минус такого способа в том, что работать можно только ночью. Ну и из-за света сам себе создаешь тень на стене. Приходится вытягивать руку, чтобы рисовать на открытом пространстве. Мой первый мурал «Саукеле» мы как раз делали таким способом.

А третий способ – это просто на глаз. Самый рисковый и безбашенный.

 

   

Мурал «Саукеле». 2017. Алматы

 

– Этот способ самый распространенный?

– Нет, в основном с помощью проектора делают. Я один из немногих, кто пользуется первым способом.

 

– Видимо потому, что графический рисунок сложный и хочется сохранить все его элементы в точности?

– Вероятно. Хотя это не столь важно, потому что дальше идет импровизация. Я выставляю ориентировки согласно эскизу, а после этого я уже в свободном полете, и мне нужны только время и краска. «Кобыз» мы делали на глаз. Но там панельный дом. Не было смысла тратить время на разлиновку, я посчитал панели на стене и перенес их на эскиз.

Мурал «Кобыз». 2019. Алматы

 

– То есть, если стена панельная или облицована плиткой, то это упрощает работу?

– На порядок проще. И этим надо пользоваться.

 

– Как решается выбор стены и городского пространства в Алматы? Что первично? Выбор стены, конкретный заказ, идея? Как это работает?

– Для моих муралов стены выбирали ребята из фонда «Дети рисуют мир». Они решали вопросы с акиматом.

 

– А поверхность стены имеет значение? Она же должна быть пригодна для работы?

– Да. И «Кобыз» должен был быть в районе Панфилова...

 

– А в итоге он находится в неприметном месте, на Шарипова, 120, напротив отеля «Double Tree by Hilton Almaty».

– Было две причины изменить место. Во-первых, стена в центре была непригодна для росписи, там все сыпалось. Ну а напротив отеля была пустая стена. И туда должны были приехать иностранные гости...

 

– У меня именно такое впечатление и возникло, что мурал сделан исключительно для отеля и его гостей. И о нем мало кто знает, кроме жильцов дома. Когда я фотографировала, мимо проходили два парня и девушка. Они там часто ходят, но никогда не замечали мурала и понятия не имели, что он там есть. Откровенно говоря, досадно. А ведь это один из самых интересных муралов в городе, на мой взгляд.

– Когда центральные стены закончатся придется перебираться и во дворы.

 

– Мне кажется, это будет еще очень нескоро. Я была в районе «Мамыр», квадрат между Шаляпина, Саина и Момышулы. Район начал застраиваться еще в 80-х... Там много жилых домов. И практически каждый дом – это скучнейший торец в девять и больше этажей. Я обратилась с вопросом к случайным прохожим, нравится ли им, когда стены разрисованы. И мне ответили, что это намного лучше, чем скучная серая стена. Я думаю, что имеет смысл более активно задействовать такие районы.

– Ну, все упирается в деньги.

 

– Кто оплачивает расходы по таким проектам? Используется городской бюджет или есть спонсоры?

– Точно не могу сказать. Вероятно, по-разному. Один из моих муралов спонсировал конкретный человек.

 

– Мурал – это взаимодействие с пространством городской среды. Если говорить о старом городе, где сохранилось много невысоких, в 2-4 этажа построек, камерных, уютных двориков, то они, в общем-то, не нуждаются в ярких красках граффити, в активном наполнении визуалкой. А вот в новых районах было бы вполне уместно улучшать городскую среду с помощью настенных росписей. Согласуются ли темы, сюжеты муралистов с окружающим пространством?

– Мне кажется художники не уходили так глубоко в этот вопрос. В моей работе чаще было так, что я предлагал что-то согласно требующимся критериям. Например, мне говорили, что работа должна быть в национальном стиле. Смотрели мои работы, видели их уникальность и просили сделать работу, передающую дух нации, тюркского мира.

 

Мурал «Барс». 2018. Алматы

 

– А конкретно район и окружающая городская среда не обсуждались?

– Только в случае частных заказов. Если у компании есть определенный бренд, тогда идея разрабатывается под конкретный заказ.

 

– Такие работы строго заказные или в них есть ваша творческая индивидуальность? И где можно увидеть эти работы?

– Например, в ТРЦ «Форум», там много моих росписей. Я думаю, что получился хороший микс. Я работал согласно пожеланиям и, в то же время, выполнял эти работы максимально творчески, и мой стиль там узнается.

 

– Когда я искала в интернете информацию о Вашем творчестве, я просмотрела несколько видео о Ваших фестивальных муралах. Под одним из видео был такой комментарий: «Сколько еще можно мусолить эту псевдоэтнику? Что ни мурал, то кобыз, шанырак, тетка в саукеле и обильные орнаменты. Что, больше нет фантазии у художников, что ли»? Прокомментируйте, пожалуйста.

– Человек так видит. Возможно, сложилось такое впечатление об этнике. Я серьезно работал над тем, чтобы этнику преподнести иначе, не так как общепринято. Все упирается в то, что у многих стереотипное видение: верблюды, юрты. Я использовал мотивы искусства скифов, уникального звериного стиля. Возможно, написавший комментарий человек не понимает разницы, не видит, что это символизм с множеством подтекстов.

Мурал «Тенгри». 2018. Алматы

 

– Что вас больше всего злит в работе с заказчиками?

– В первую очередь, когда хотят максимально урезать гонорар. Меня не напрягают многочисленные пожелания и критерии. По большому счету, мне не трудно сделать так, как им хочется. Их корректировки не задевают мое творческое самолюбие. Это они дают стену, они так видят, и считаться с их пожеланиями необходимо. Это деловой договор.

Но вот когда начинается «нет денег», что хотят то-то и то-то, но за две копейки... Представьте, приходит человек в автоцентр и просит продать ему «Лексус» по цене «Лады Калины». И кто в этой ситуации идиот?

 

– Что-то еще раздражает?

– Нередко можно услышать в свой адрес: «Он там стену красит». А ты сам кем работаешь, маркетологом? Но я же не называю тебя офисной крысой...

 

– Муралы, в том числе и фестивальные, сохраняются надолго, или что-то позже убирается, закрашивается?

– Я не слышал о том, чтобы закрасили работу или снесли дом, на котором был мурал.

 

– Пару слов о фестивалях. Кто организатор?

– Организация «Дети рисуют мир». Фестивали планировалось проводить каждый год. Начинать весной и заканчивать осенью. В прошлом году мы открыли фестиваль работой «Кобыз». Хотя это был не совсем фестиваль – просто официальное рисование на стенах. Фестиваль подразумевает празднество, много людей, уличные художники рисуют...

 

– Такого не было?

– Ни разу. Просто приглашаются художники. Они работают. А вокруг обычный день, люди идут по делам, машины едут...

 

– Местные и приезжие художники как-то общаются между собой в период фестиваля? Встречаются в конце рабочего дня, смотрят работы друг друга, что-то обсуждают? Так, как это бывало в мастерских...

– Я лично ни с кем не контактировал. Все работают. Я работаю. Мне кажется, общение, обсуждения ушли в прошлое. Раньше мы могли запросто пойти в гости к художникам, к писателям. Сейчас такого нет. Наверное, это связано с глобализацией. У людей сформировался другой менталитет под влиянием западной культуры. Там не принято так просто взять и пойти в гости.

 

– Но, мне кажется, оно ведь необходимо, творческое общение. Или для Вас достаточно семьи?

– В какой-то степени достаточно. Иногда испытываю желание пообщаться с ребятами своей фракции, но из другого племени. Есть ребята, у которых магазин с краской. К ним захожу, чтобы купить краску для работы, иногда просто по пути, пообщаться. Они меня приглашают, если что-то намечается.

Фото: GAnna Yaroshenko

 

– А обсудить вопросы касающиеся искусства, эстетических взглядов?

– Вообще такого нет. Часто существуют разногласия. Хотя причина не в них. Просто нет желания об этом говорить.

 

– А проговорить какие-то творческие идеи? Часто ведь при общении возникают новые идеи...

– Бывает. Но я давно такого не испытывал. Мне кажется, это проистекает из необходимости подобного общения. Но у меня такой потребности нет. Сейчас у меня в творчестве период затишья.

 

– Поиск чего-то нового?

– Да.

 

– Мне очень повезло быть принятой в этой студии, и я очень Вам благодарна за эту встречу, за теплый, дружеский прием, за долгий и очень интересный разговор. Спасибо огромное.

 

Фото: GAnna Yaroshenko